* * *
Где находиться полководцу при сражении?
Для верного решения данного вопроса нужно учесть характер предстоящего боя.
Если бой обещает быть долгим, с многочисленными маневрами, тактическими отступлениями и контратаками; если враг располагает большими резервами, которые может внезапно ввести в дело, – при таком бое полководцу следует находиться в тылу и с расстояния управлять войсками. Оказавшись в первой линии, как велит гордыня, полководец утратит широту кругозора и контроль над ситуацией, войско лишится управления и не сможет вовремя среагировать на маневры врага. Ради успешного командования сражением полководец обязан поступиться личной гордостью и остаться в тылу.
Иное дело – скоротечный и решительный бой, к примеру, кавалерийская атака на превосходящие силы врага. В этом случае командование из тыла окажется слишком медленным и безуспешным. Присутствие же полководца в первых рядах войска придаст бойцам веры в победу. Пред лицом своего лорда рыцари проявят больше отваги и решимости, каковые и определят победоносный исход сражения.
Кайры втолкнули женщину в шатер и принудили встать на колени перед Эрвином.
– Милорд, согласно вашему приказу доставили. Ведьма как есть.
– Где нашли?
– Хутор в четырех милях отсюда, милорд. Все сбежали – она осталась.
– А как узнали?
– По окрестным деревням молва ходит. Чернь боится ее, милорд.
Годами знахарка равнялась с эрвиновой матерью. Внешностью преобычна: коренаста, узловата – мужичка. Эрвин позволил ей встать. Поднялась, скрестила руки на груди.
– Как твое имя?
Обращенье на «ты» к женщине вдвое старше себя с трудом давалось Эрвину. Знал, однако, что «вы», «сударей» и прочих вежливостей из лордских уст крестьяне не приемлют и побаиваются.
– Так что же, как зовешься?
– Зови знахаркой, не обижусь.
– Отчего не сбежала вместе со всеми?
– А тебе какая забота, северянин? Позвал же не разговоры беседовать, а просьбу просить. Вот о ней и веди.
Кайр замахнулся, чтобы вышибить дух из хамки. Эрвин резким взмахом руки остановил.
– Просьба такая. Есть на свете растение… Встречал в Запределье, называется змей-травою. Раненые звери едят, чтобы исцелиться.
– Угу, знамо.
– Мне нужен сок змей-травы. Сможешь достать?
– Тебе зачем?
– А тебе зачем знать?
Знахарка пожевала губу.
– Сок змей-травы – яд. Выпьешь сверх меры – помрешь.
– Знамо, – ухмыльнулся Эрвин.
Женщина прицокнула языком, искривила рот.
– А на отраву-то не сгодится. Больно вкус резкий. С одного глотка всполошатся и пить не станут.
– Знамо, – кивнул Эрвин.
– Ладно, принесу. К завтрему вечеру. Но плату возьму.
– Сколько?
Пожевала губу.
– Не деньгами. Другой монетой.
– Что же ты хочешь, знахарка?
Она сказала. Эрвин поднял бровь, переспросил:
– Моей крови?
– Угу. Три наперстка.
– Зачем тебе моя кровь? Для ворожбы?
Эрвин всю жизнь смеялся над ворожбою, колдовством, приворотами, сглазами и тому подобными мужицкими суевериями. Но тут сделалось как-то… прохладно.
– Не боись, – ответила знахарка. – Пока ты жив, творить не стану – мало проку с твоей крови. А вот помрешь на плахе – тогда другое дело. Кровь казненного обретает силу.
Незримая альтесса расхохоталась под ухом Эрвина. Он и сам не выдержал, усмехнулся.
– Да ты еще и провидица!.. Ступай, принеси что нужно. Будут тебе три наперстка.
То было еще на Мудрой реке, неделю назад. А теперь Эрвин стоял посреди Стихийного тракта, сжимая в ладони пузырек сока. По левую руку – Деймон Ориджин, по правую – Снежный Граф Лиллидей, за спиною – две с половиной тысячи всадников. Впереди, приземистой стенкой преграждая тракт, – фаланга копейщиков, и еще одна, и холм, обсиженный лучниками, будто мухами. По краям, на флангах, кавалерийские отряды.
– Рыцарей – около пятисот копий, – прикинул Лиллидей. – Пехоты и лучников – тысяч десять. Не считая резервов, а они вполне возможны.
– Обойдем?.. – Деймон поглядел по сторонам, кривя губы.
Нет, не обойдем. Левый фланг путевцев упирается в болотце, правый – в озеро. Потому и дорогу проложили через холм: низина непроходима.
– Дождемся подкреплений, милорд? – спросил Снежный Граф.
Дождаться можно… Следом за кавалерией, отставая на два дня, идут девять тысяч пехоты и лучников. С такою силой взять холм не составит труда. Но за холмом – Уиндли, огромный торговый порт. Множество купцов и вельмож прямо сейчас грузят на корабли свое золото и товары, спешат отплыть на юг, оставив Эрвину пустые дома. А Эрвину нужен флот на Восточном море. И деньги нужны – трижды распроклятые деньги! Потому он и бросился вперед кавалерийским маршем, оставив пехоту глотать пыль: именно для того, чтобы захватить Уиндли до отбытия судов.
Эрвин выдернул пробку из пузырька. Вдохнул. Нечто шевельнулось в груди. Сердце заколотилось чаще… Открыл рот, уронил на язык несколько капель. Глоток огня опалил небо и хлынул в горло. Вспышка свела внутренности. Вместе с болью проснулось и другое: мощное, яростное, забытое. Похожее на кинжал под ключицей, на Перст Вильгельма, на слово «вопреки». Развернуло плечи, выпустило когти…
– Кузен, ты в порядке? Смотришься так, будто призрака увидал!
Эрвин оскалился в ухмылке:
– Ищу союзников.
Бывшая противница, нынешняя союзница встала за плечом Эрвина во весь костлявый рост, дыхнула холодным жаром. Путевские полки вдруг стиснулись, скукожились, притерлись к земле. Сделались мизерны, едва значимы – ничто в сравнении с землянкой, дождевыми червями, лужами на полу… Даже не хочется сказать: «Я выживу ради…». Разумеется, выживу! Какие к черту варианты?!
– Тебе понравится, – подмигнул Эрвин кузену. – Идем в лобовую атаку. Прямо сейчас. Мы с тобой – впереди.
Эрвин скачет плеч-о-плеч с Деймоном. Следом несется поток, захлестывая тракт и поля. Рев, грохот, лязг. Земля – ковер, из которого выбивают пыль. Кажется, Эрвин не ведет войско, а бежит от лавины. Она преследует его, наступая на пятки; грозит поглотить и перемолоть. Вороной Дождь гремит копытами, свирепеет от вида врага, набирает ход.
Впереди широким частоколом – путевские копья. Умом Эрвин знает, что их много: вчетверо больше против его конницы. Но чувство – не азарт, а жалость. Человечки… Ничтожная преграда перед мощью лавины.
Внезапно дорога исчезает. Дождь зарывается копытами в грязь, теряет скорость, сбивается на рысь. Эрвин цепляется за луку седла.
– Дорогу срыли!.. – кричит Деймон.
И Эрвин орет, вторя ему:
– Берегись! Лучники!..
Стрелки с холма дают залп. «Воздух дрогнул от стрел…» – споют менестрели. Ничто не дрожит, и свиста не слышно: гул копыт перекрывает все. Лишь краем глаза Эрвин видит, как соседние всадники летят в грязь. Потом стрела бьет его в грудь. Удар и лязг, сильный толчок назад. Никакой боли – доспех выдержал.
– Вперед! Ходу! Герцог с нами!.. – орет кузен.
Эрвин обнажает клинок. Копья нет – не с опытом неженки браться за длинное рыцарское копье. Есть старый добрый меч, да еще широкая грудь Дождя, покрытая броней, – главное оружие Эрвина. К эфесу меча привязана длинная серебристая лента, такая же – на гребне шлема, чтобы герцога было видно издали. Эрвин выбрасывает клинок вперед, ленты полощутся по ветру.
– За мною, Север! За мной! Ради Агаты!
Второй залп. Снова кто-то падает, кто-то кричит, шарахается конь без седока. Эрвин забывает об этом, когда вылетает из грязи. Встав копытами на твердую землю, Дождь рвет в галоп. Навстречу несутся копья, перекошенные лица. Десять шагов, пять… Бедняга Дождь! Только бы выжил! – успевает подумать Эрвин. И таранит фалангу конской грудью.
Треск. Щепки. Комья. Лязг железа. Хруст.
На миг он глохнет. Звуки, лица, копья смешиваются в кашу. Эрвин опускает меч, не целясь. Клинок тут же бьется в преграду, чуть не выпадает из руки. Кто-то вопит, исчезает из виду. Дождь проминает шеренги, крушит копытами. Сразу два копья тычутся в доспех, Эрвин рубит наотмашь. Куски, брызги. Он бьет, не разбирая, но всякий раз клинок врезается в плоть. Слишком густа человеческая каша – не промахнешься.
Слева, справа рубятся кайры. Вонзаются в месиво, таранят, теряют скорость. Увязают в фаланге, как топор в полене. В этот раз Эрвин успевает заметить стрелы и закричать:
– Лучники! Щиты!..
Воины со щитами (Эрвин к ним не принадлежит) прячут головы и плечи. Залп падает с неба железным градом. Кайры, лошади, пехотинцы – наземь, вперемешку. Пехотинцев гораздо больше. Кайров спасают доспехи и щиты; спины копейщиков беззащитны для стрел. Но те, на холме, бьют снова и снова. Плевать на гибель своих. Лишь бы остановить северян!
